В.П.Аксенов: «Мир незабытых вещей»

Душевно, по-домашнему прошел День рождения Василия Павловича Аксенова в Доме-музее его имени.

Василий Павлович Аксенов (20 августа 1932 — 6 июля 2009)

Фото №82772. Друзья Василия Павловича Аксенова

Гостей на день рождение Василия Аксенова особо приглашать не пришлось. Друзья, коллеги и просто почитатели литературного таланта Василия Павловича в этот день вереницей тянулись к Дому-музею.

Фото №82777. В Доме-музее В.П.Аксенова. 2011.08.20

В главном зале музея В.П.Аксенова раздались звуки джаз-рояля “Melancholy Baby” (“Мой грустный бэби”) — это игрет Олег Ахметов, завсегдатай дома-музея. В комнату один за другим входят люди, участвующие в создании инсталляции: Ирина Аксенова, Елена Калаганова, Денис Осокин, Дмитрий Петров и Евгений Аладинский в одежде 1930-1940 гг.

Фото №82787. Ирина Калаганова. Чтение фрагментов из романа «Ленд Лизовские. Lend-leasing»

Аккуратно повешены на вешалку плащ и пиджак, кокетливо смотрит на зрителя дамская шляпка с вуалью, открыт сундук, и готов к извержению звуков патефон. Вещи начинают свой рассказ. Мы уносимся во времена, описанные Василием Павловичем Аксеновым в его последнем романе «Ленд Лизовские. Lend-leasing».

На страницах мемуарного романа В.П.Аксенова показаны события той далекой эпохи, военное и послевоенное детство Акси-Вакси (В.П.Аксенова), Казань, дом на ул. К.Марскса, его обитатели....

Елена Калаганова под звуки патефона читает отрывок из романа: «Ваксик, мой друг, а где же наш патефон? — спросила по-светски тетя Котя и пояснила генералу и гостям: — Он у нас директор патефона».

Ну, я помчался, подхваченный восторгом. Да-да, я — директор патефона! Вся музыка этой квадратуры и кубатуры в моих руках! Скрылся за перегородкой, и так стремительно, что обнаружил себя уже под супружеским ложем, где вторая половина в военное время пустовала и только жалобно поскрипывала панцирной сеткой в тоске по нашему береговому артиллеристу. Впрочем, в последние месяцы пустовала и вторая половина ложа, так что Ксеня иной раз на ночь загружала туда младших детей. В самом дальнем углу покоилась картонная коробка с тяжелыми пластинками.

Чего только там не было: «Рио-Рита», «В парке Чаир», Изабелла Юрьева, Клавдия Шульженко, сестры Берри, «На карнавале под сенью ночи», Леонид Утесов, оркестр Варламова, юный Цфасман, песенки американских безработных — все это до войны собирали тетя Котя и дядя Феля, обходя государственные магазины, а иногда и пробавляясь находками на толкучке, в частности, почти запрещенными пластинками Лещенко и Вертинского.

Я выдвинул боковую треугольную иглохранительницу патефона. Иглы, хоть и притупившиеся, были в наличии: как видно, Шуршурчик еще до них не добрался. Поставил слоу-фокс «Есть остров, как луна, серебристый». Генерал тут же продемонстрировал могущественный подъем и галантный поклон тете Коте. Сильно прижавшись друг к другу, они стали двигаться по полутора квадратным метрам оставшейся площади. И пели вместе: «Посети его вновь; Этот остров — любовь!» ….

Первая пластинка кончилась. Акси-Вакси поставил другую, накрутил еще моторную ручку и потащил патефон на террасу. «Эх, Андрюша, нам ли жить в печали? Играй, гармонь, играй на все лады!» — донельзя знакомым голосом заголосила машина. Акси-Вакси вдруг проникся острой грустью. Откуда она взялась? Вдруг вспомнилось, как он сидел на полу, крутил ручку и любовался танцующей парой молодых супругов. Только много лет спустя, уже в шестидесятых, когда постаревшего дядю он стал иногда называть «Феллини», до него дошло, что перед ним тогда танцевала сугубо кошачья парочка — кошечка Котя и котик Феля.

В происходящую ночь неслучившегося сватовства он шагнул с патефоном в руках на террасу и увидел с удивлением, что тетя Котя стоит у резного столба и плачет в платочек. Генерал в этот момент снимал свой китель, чтобы накинуть его на подрагивающие плечики любимой. «Ваксик, сними эту пластинку! — высоким голосом воскликнула тетя Котя. — Она напоминает мне о совсем других временах!»

Фото №82766. Перед началом мероприятия "Мир незабытых вещей"

Другой фрагмент романа «Ленд Лизовские. Lend-leasing», зачитанный Еленой Калагановой повествует о трудностях военного времени, голоде:

«Толпы эвакуированных толпились на барахоловках, пытаясь что нибудь продать из предметов обихода – ну, скажем, абажур или патефон, – чтобы купить хоть малую толику съестного.

Голод между тем только увеличивался.

Городские власти почти в истерическом состоянии стали открывать питательные пункты, куда пропускали по талонам. Тетя Котя, то есть дочь тети Ксюши и мать моих малолетних племянников, только что поступила на работу в Радиокомитет, и ей до начала следующего месяца предложили питаться по пунктам.

Вместо того чтобы растянуть эти свои талончики на две недели, она собрала все семейство и двинулась в «Пассаж», под стеклянной крышей которого как раз и располагался основной питательный пункт. По мраморной лестнице со стертыми до острых углов ступенями лепились очереди голодных.

Что еще запомнилось? Как ни странно, обилие света. Остатки кафеля на полу и на стенах отсвечивали солнечные лучи, проникающие сквозь разбитый грязный купол. Беспорядочно порхали воробьи, и зловеще кружили вороны.

К концу войны этот купол, кажется, обвалился. В меню было одно блюдо – «горячий суп с капустой». Отнюдь, ни щи и уж тем более ни борщ.

Подсобники с красными повязками вываливали в котлы с кипятком грубо нарубленные кочаны. Там они более или менее размягчались. «Суп» обладал удивительной зеленоватой прозрачностью, потому что в нем не было никаких питательных добавок: ни картошки, ни крупы, ни свеклы, не говоря уже о мясе или масле. Похоже, что и соли туда не добавляли, хотя подсобники растаскивали мокрые, с обрывками упаковки булыги минерала. Иными словами, питательный состав был близок к совершенству: горячая вода с кусками капусты.

Мы, семья Котельниковичей, все дети, плюс школьница Шапиро, тетя Котя, тетя Ксеня и баба Дуня, покончили со своей едой, не вдаваясь в подробности вкуса. Миски и ложки у нас тут же отобрали и показали нам всем на выход. Запомнилось ощущение горячей тяжести в желудке. «Хоть и противно, а все ш таки полезно», – сказала тетя Ксеня». А доцент кафедры русского языка и литературы КПФУ Людмила Сергеевна Андреева, в годы войны - ровестница Акси-Вакси, вспомнила свои ощущения от получения «вещевых посылок рядовых граждан англосаксонских стран».

У Акси-Вакси были «ботинки из Британского доминиона Канада», а у Людочки (Андреевой?) появились сразу два платья: одно длинное, тотчас же было конфисковано (подарено) старшей сестре, под обещание, что, та когда-нибудь сошьет Люде платье из другой материи и сарафан со штанишками. Вот уж предмет гордости девочки. Красивая расцветка, прочный материал. В этом сарафане Люда, без боязни его порвать, лазила по заборам вместе с соседскими мальчишками.

Рассказ Людмилы Сергеевны Андреевой был проиллюстрирован фотографиями из архива.

Фото №82792. Фотографии из семейного архива Андреевой Л.С.Андреева Людмила Сергеевна доцент кафедры русского языка и литературы КПФУ

А вот что написано о вещевых посылках у В.П.Аксенова:

И вдруг: я держу в руке дар небес или морей, в общем, того и другого – ботинки из Британского доминиона Канада!

Любовно я поднимал эти тяжеленькие и в то же время мягонькие и наблюдал, как они плывут надо мной то парой, то поодиночке. Так я любовался ими, как какими-нибудь великолепными щенками с многообещающим будущим; казалось, они запляшут сейчас, переполненные радостью жизни.

Я переворачивал их подошвами вверх и глаз не мог оторвать от неслыханных подошв, на внешней стороне которых, на обеих, во всю ширину красовались рельефные отпечатки герба Британской империи.

Эти гербы убедили меня, что я, полуоборванец в свалявшихся валенках и потрескавшихся галошах, не имею ни малейшего права щеголять в таких ботинках. Разве я могу топать на этих гордых гербах по нашим грязным и кочковатым улицам? Не пройдет и месяца, как гербы сотрутся. Да и вообще, мое появление в новеньких полноразмерных канадских ботинках вызовет в классе настоящий «шухер». Приблатненные пацаны будут ждать меня за углом и там замастырят «темную». И придется мне пять кварталов бежать босиком домой по зассанному льду. Это в лучшем случае, а в худшем – пощекочут финкарями. Придвинутся рожи с вонючими «фиксатыми» пастями – уж столько десятилетий прошло, а все от них тошнит.

Нет, эта превосходная заокеанская обувка с металлическими крючками, вокруг которых натягиваются нервущиеся шнурки, – не по мне. Пусть подождут до лучших времен, до открытия второго фронта, скажем, или до разгрома гитлеровской Германии.

Иной раз он видел во сне, как гербовые башмаки растут год за годом вместе с самим Акси-Вакси. …..

Едва лишь испарились ботиночные страсти, как тетя Котя явилась с еще одним заокеанским подарком. На этот раз это были штаны! Штаны из Штатов! Соединенные Штаны Америки! Темно голубые жесткие штаны, простроченные суровыми белыми нитками по всем линиям кроя, то есть вдоль бедер, на заду, на карманах и на помочах с кокеткой.

Кое где в эти швы были вделаны медные неснимаемые кнопки непонятного назначения. Еще более непонятным был кусок кожи, наглухо притороченный к заднему карману. На нем были большие латинские буквы и цифра 1858.

Было очевидно, что это не просто одежда для задницы, что при некоторых дерзновенных обстоятельствах они могут, скажем, затрепетать на вантах – благо что близки были к парусине.

Слово «джинсы» пока еще не существовало в вольерах русского языка. Если считать от 1944 го до 1956 го, оно еще 12 лет не появится.

Пока что Акси-Вакси неловко путешествовать по жизни в таких штанах. Ребята посмеивались: «Где ты оторвал такую спецовку из «чертовой кожи»?»

Постепенно А В так привык к ним, что не представлял себе мальчика в других. Они обладали особыми свойствами: с течением времени они приобретали формы хозяйских ног, а если вы повиснете на чугунной пике городского парка, не паникуйте – выдержат!...».

Отрывок о “джинсах” сменился танцем 1920-1940 гг — свингом.

У свинга много форм (линди хоп, чарльстон, шэг, бальбоа и блюз) и почти всем им характерен синкопированный ритм. Укороченный ритм присущ и джазовым танцам. А всем мы знаем, как любил джаз Василий Павлович Акскенов.

Фото №82827. Алмаз Эль и Гульназ Абдрашитов. Танец "Свинг"

Танец свинг, джаз-рояль, игра Марии Беговатовой на саксофоне придали праздничности атмосфере вечера в честь Василия Павловича. Музыкальные паузы между прочтением фрагментов из произведений В.П.Аксенова дали возможность переключиться от одной темы, описанной писателем к другой. Слишком уж глубоки они для осмысления. В исполнении Евгения Аладинского прозвучал отрывок из книги воспоминаний В.П.Аксенова «Зеница ока» (2005), носящей характер личного дневника:

Фото №82797. Евгений Аладинский. Чтение фрагмента из произведения В.П.Аксенова «Зеница ока»

«Однажды, в один из своих читальных периодов, Павлушин сын остался один в семейной комнате.

Он сидел на сундуке, прислонившись к ещё тёплой печке, наслаждался неожиданным одиночеством и читал книгу «Водители фрегатов», одолженную у одноклассника Нарцисса Антонова.

Вдруг сильная мысль овладела мальчиком. Этот сундук, на котором сейчас сижу, должно быть, мало отличается от корабельного сундука капитана Кука или капитана Дюмон-Дюрвиля. Тётка не зря запрещает туда залезать, не исключено, что там кроется тайна. Там может быть тайна, связанная с родителями-полярниками. Пожалуй, лучше не открывать этого вместилища: тётка может быть огорчена, если откроется такое, чего ему не полагается знать.

Соблазн, однако, был велик.

Мальчик знал, где тётка прячет ключ от сундука под клеёнкой в бывшей выгородке Бабы Дуни, где сейчас устроена крохотная кухня. Через несколько секунд он уже снимал замок. Запах нафталина был так силён, что он даже отпрянул и не в первый момент увидел то, что лежало прямо под крышкой: большую чернобурую лису с серебром и с мордочкой, выделанной столь тщательно, что она казалась дополнительным украшением, а не частью тела истреблённого зверя.

Павлушин сын несколько минут не мог оторвать взгляда от лисы, а тем более взять её в руки. Среди всеобщего убожества увидеть столь красивую и дорогую вещь было бы всё равно, что найти вместо своих перекошенных и вечно “просящих каши” башмаков великолепные ботфорты виконта де Бражелона.

И всё-таки это была не совсем незнакомая ему чернобурка. Вдруг выскочило дикое слово конфискация, выплыла из памяти дверь, запечатанная сургучом.

Он поднял лису на вытянутых руках. Захотелось зарыться в неё носом. Сквозь нафталин он уловил дуновение другого запаха, если только миг сладостного счастья может пахнуть. Руки затряслись, лиса упала в сундук.

Чтобы усмирить дрожь, он стал перебирать другое содержимое: старое пальто, плюшевую скатерть, статуэтку альпийского пастушка с козочкой; потом вытащил на свет божий потемневший от времени деревянный ларец с резной крышкой.

Этот ларец он видел однажды на коленях у Бабы Дуни. Она сидела в своём закутке и тихонько в нём копошилась. При виде мальчика закрыла крышку и поставила ларец на пол. Он тогда подумал, что старуха прячет в сокровенном хранилище свои крестики и иконки. Открыв ларец сейчас, он увидел лежавшие поверх всего толстые вязаные носки и варежки. Из одной варежки он вытащил страницу школьной тетрадки, на которой синим карандашом было накарябано “дла васынке”. И носки, и варежки были ему явно велики; значит, она связала их ему на вырост, чтобы не замерзал в будущем.

Следующее открытие осветило и первое, то есть чернобурку. Перед ним лежала большая матовая фотография в паспарту из серого картона. До войны такие выставлялись в витрине главной городской фотомастерской, которую старые люди до сих пор называли “Электровелографией Самсонова”. На ней изображена была цветущая пара благополучных людей: чуть повыше Он, в зимнем кепи из каракуля и в пальто с таким же воротником, и Она, чуть пониже, в шляпке и с чернобуркой на плечах, той самой чернобуркой, что сейчас лежала рядом.

И тут мальчик с пронзительной ясностью понял, что видит своих родителей, светлоглазого отца и темноглазую маму.

Вот так же он видел их, когда они возвращались из Москвы и, не сняв верхней одежды, проходили в детскую. Он просыпался от звонка в дверях, от шума их шагов и весёлых голосов. Потом вся детская заполнялась запахами духов, табака, отцовского автомобиля. Мама брала его на руки, и он неизменно зарывал свой нос в её лису, стараясь всё-таки не попасть в зубастую лисиную мордочку, между тем как отец сваливал в его кроватку пакеты и коробки с шелковыми лентами и московские подарки. Прибегали старшие дети, дочь отца и сын матери, начинались прыжки и дикие танцы, всё переносилось в большую комнату, где не было кроватей и где часто крутили патефон. Там были обе домработницы, няня Фима и тетя Агаша, шофёр товарищ Мельников, соседка Фарида, а также весьма почтенная старушка в бархатном жакете, родительница председателя горсовета, которую тогда звали не Бабой Дуней, а Евдокией Власьевной.

Мальчик сжимал в руках фотографию и, потрясённый, поднимал локти, словно пытался заслониться от вспышек памяти, от возникавших с удиви- тельной ясностью имён и лиц из той его крохотной, тогда ещё не засургученной, не конфискованной, а потом вроде бы стёртой до основания жизни. Вслед за фотографией явилась небольшая старинная дощечка с изображением юной девы в короне, державшей на руках младенца тоже в короне; он догадался, что это была бабкина икона, которой она шептала по ночам в переполненной спящими телами комнате: “Царица Небесная, Пресвятая Богородица, прости нас и ПОМИЛУЙ, спаси и защити!”.

Затем он вытащил пачку бумаг, вложенную в свёрнутую и уже основательно пожелтевшую газету. Это был праздничный выпуск “Красного Поволжья” за июль 1937 года; день Военно-морского флота СССР. Первую полосу украшал большой снимок флагмана, линкора “Марат” с его 16-дюймовыми орудиями; обычно он наслаждался изображениями кораблей, теперь сей водяной чертог его перепугал.

Он перевернул газету и на четвёртой полосе, среди второстепенных сообщений, в небольшой заметке вдруг увидел собственную фамилию. Лишь несколько секунд спустя он сообразил, что речь идёт не о нём, а о его отце. «В Доме культуры им. Менжинского завершился судебный процесс по делу группы предателей родины, окопавшейся в горсовете... Главарь преступной банды...Збайковичев... приговорен к смертной казни... Приговор окончательный, обжалованию не подлежит...»

Ну, вот и всё, они предатели, их больше нет, теперь осталось лишь влезть в сундук и закрыться крышкой».

Сколько в этом отрывке боли, безысходности. Вся жизнь пронеслась перед глазами мальчика. Фотография «цветущей пары благополучных людей» — его родителей напомнила о былых временах, когда в доме раздавался смех, крутили патефон, комната наполнялась «запахами духов, табака, отцовского автомобиля».

Затем длительная командировка его родителей «далекая экспедиция» и вдруг — «В Доме культуры им. Менжинского завершился судебный процесс по делу группы предателей родины, окопавшейся в горсовете... Главарь преступной банды... Збайковичев... приговорен к смертной казни... Приговор окончательный, обжалованию не подлежит...» .

Отец — враг народа. «....Осталось лишь влезть в сундук и закрыться крышкой». Евгений Аладинский мастерски и проникновенно прочел этот фрагмент, сидя у сундука. Встал, взял чемодан и ссутулившись покинул зал. В комнате воцарилась тишина.... И снова музыка.

Фото №82802. Мария Беговатова (Саксофон). "Misty"("Туманно")

Затем эстафету выступающих подхватили молодые. Свою книгу “Ожидание Ольги”, как подарок ко Дню рождения, прочел обладатель Звездного билета, Денис Осокин. У Дениса недавно в Москве вышла новая книга “Овсянки: Рассказы, повесть /Денис Осокин. — М.: КоЛибри. Азбука-Аттикус, 2011. — 264 с. Интересно было познакомиться с новинкой.

Фото №82812. Денис Осокин, обладатель Звездного билета. Подарок: "Ожидание Ольги"

Также была показана студенческая работа — фильм Айдара Габдрахманова “Действуй”.

Фото №82822. На экране студенческая работа, фильм А.Габдрахманова "Действуй"

Перед собравшимися выступила Агапова Е.С., аспирант кафедры русского языка и литературы КПФУ с сообщением на тему: “Об одной особенности идеостиля ранней прозы В.П.Аксенова”.

Фото №82807. Е.Агапова, И.АксеноваАгапова Е.С., аспирант кафедры русского языка и литературы КПФУ. Сообщение на тему: \"Об одной особенности идеостиля ранней прозы В.П.Аксенова\"; Ирина Аксенова, директор Дома-музея В.П.Аксенова

И в завершении первой части вечера было выступление Дмитрия Петрова, журналиста, литератора, путешественника. В январе этого года на страницах нашего Интернет-издания мы анонсировали выход книги Д.Петрова “Василий Павлович Аксенов” из серии “ЖЗЛ”. Книга так еще и не вышла, Дмитрий ожидает ее выхода со дня на день. Но в журнале “Казань” от 1.01.2011 опубликована глава из книги. Сегодня на вечере Дмитрий Петров прочел фрагмент главы “Джаз на костях”.

Фото №82832. Дмитрий Петров. Чтение отрывка из книги “Василий Павлович Аксенов”

« Кстати.... Быть может, хоть и не любовь, но первое свидание с джазом случилось еще в Магадане, где он прожил и проучился последние классы школы у мамы — освобожденной на поселение Евгении Гинзбург? В беседе с главным редактором журнала “Октябрь” Ириной Барметовой писатель рассказывал, как ходил там на концерты эстрадного театра МАГЛАГа. В нем все были заключенные. Весь биг-бэнд. Играли и оперетту Никиты Богословского “Одиннадцать неизвестных”, сюжет которой был основан на знаменитом послевоенном турне футболистов “Динамо” по Англии, где они сенсационно “уделали” три из четырех английских клубов, с которыми довелось играть. Песенки, вспоминал Аксенов, Богословский взял из английских поп-программ. Через много лет в Вашингтоне на коктейле по случаю конференции кремленологов Василий Павлович историю, напевая: Кто в футболе Наполеон? — Стенли Метьюс. Как выходит на поле он — Стенли Метьюс. Кто и ловок и толков из английских игроков, Кто первый? — Стенли Метьюс. По утрам все кричат об этом — И экран, радио, газеты. Популярность, право, неплоха. Заслышав мелодию, к нему в изумлении бросился Роберт Конквест — автор “Большого террора”: “Ты поешь нашу песенку? Откуда ты можешь ее знать? Это же песенка 45-46-го годов”. А Аксенов отвечал: “В Магадане услыхал. Зэки пели...”. Так, может, они здесь — корни долгой и красивой связи? — пишет Дмитрий Петров. Книга наводит на размышления об Аксенове, в ней много воспоминаний современников русского писателя, мыслей самого Василия Павловича, его текстов, в которых он переосмысливает некоторые эпизоды своей жизни и много еще чего интересного. С нетерпением будем ждать выхода книги серии “ЖЗЛ” “Василий Павлович Аксенов”.

Фото №82837. Ирина Аксенова и друг Василия Павловича АксеноваИрина Аксенова, директор Дома-музея В.П.Аксенова

В завершении вечера Ирина Аксенова, директор Дома-музея В.П.Аксенова, поблагодарила всех дарителей музея, людей причастных к развитию и пополнению его материального и нематериального фонда. Вечер завершился просмотром фильма “Визит пожилого джентльмена”.