5.05.2010 года в Национальной художественной галерее «Хазинэ» к памятной дате — 65-летию со дня Победы в Великой Отечественной войне торжественно были открыты сразу несколько выставок: «Плакаты Великой Отечественной войны» (из фондов ГМИИ РТ), выставка работ художников Республики Татарстан о Великой Отечественной войне (1 этаж), обновленная экспозиция графических работ Хариса Абдрахмановича Якупова (2-ой этаж) и уникальный по замыслу проект «Мольба цивилизации».
На открытии выставки присутствовали: заместитель премьер-министра - министр культуры Республики Татарстан, Зиля Валеева; художники: Владимир Попов и Рушан Якупова. Зиля Рахимьяновна поздравила собравшихся со знаменательной памятной датой.
Владимир Александрович Попов - художник, прошедший всю Великую Отечественную войну от первого дня до Победы, поделился своими воспоминаниями. Именно тяжелые воспоминания об отступлении легли в основу его картин «Пустошь» и «Одна». Написаны эти картины уже в мирные 80-е, но боль утраты свежа в картинах художника. Обновленную экспозицию графических работ, недавно ушедшего из жизни Хариса Абдрахмановича Якупова, представила его жена, Рушан Якупова. Художника нет с нами, но живо и актуально его творчество.
Проект «Мольба цивилизации» представила его вдохновитель и куратор, искусствовед Розалина Гумеровна Шагеева. У Розалины Гумеровны есть поэма, над которой она работала с 1985-2001г.г. – «Мольба цивилизаций». Вот строки из нее:
«И эту песнь мы назовем
мольбой цивилизации!.
О мире, песне, хлебе, о живом,
О том, как жить должны и как живем,
О будущности всех, тщете забвенья,
О вечности надежды продолженья!....»
В этих строках Розалины Шагеевой, по-моему мнению, и таится замысел проекта «Мольба цивилизаций».
Пресс-релиз к выставке «Мольба цивилизаций», предоставленный «Хазинэ» ознакомит Вас с тенденциями в творчестве современных художников региона.
На выставке «Мольба цивилизации», участвуют известные художники регионов России, Поволжья, Урала, разрабатывающие философско-экологические проблемы, красоты и мира, генетического, духовного, потенциала народов страны. Зачином к выставке является монументальная композиция Е. Голубцова из постоянной экспозиции НХГ - «Реквием», философская заполненность которой формирует позиции и взгляды, а так же степень участия и характер ответов на проблему, заявленную в названии выставки.
Системы изобразительности, к которым обращаются мастера сегодняшнего искусства, весьма разнообразны: реалистические представления о мире сосуществуют с абстрактно-мифологическими, архаико-символическими, знаковыми; наряду с глубинным иносказанием, метафорой, присутствуют методы зеркального отображения жизни, «течения бытия», изображения непреходящего.
Современных художников, живущих в период свободы и возвращения духовного наследия захватывают тенденции более глубокого мифологического освещения истории древних предков и погружения в мир их древней космологии, легенд о мироустройстве. Таковы романтические алтайско-пазырыкские стилизации Б. Гильванова, его триптих «Евразия», серебристо-пергаментные амазонки. Одной из своих главных задач художники – татарстанцы рассматривают бережную передачу внешних признаков уходящего традиционного уклада, соседствующих с ритмами новой жизни. Один из самых ярких мастеров Татарстана И. Зарипов стремится передать не частное, конкретное, но общее, родовое, значимое – национальный тип красоты и высоту нравственного идеала народа. Его картины – многодельные, фактурные, большие по масштабу, читаются как эпосы-дастаны нового времени. Им присущи глобальные обобщения. Рождение в кипящей органике этноса золотоголового младенца Тукая на полотне «Рождение поэта», воспринимается, как рождение судьбы народной. Осмысление татарского искусства как части культуры мусульманского Востока можно увидеть в работах А. Абзгильдина «Рождение Магомеда», А. Ильясовой «Марьям, срывающая плод», а также архитектурных пейзажах Р. Загидуллина, посвящённых средневековой татарской истории, полные волшебной любви к древнему городу Казани.
Заметное место среди художников татарской диаспоры занимает Рафаэль Кадыров из Ишимбаева. Обращаясь к впечатлениям детства, к близким ему темам деревенской жизни, он придаёт им вневременное звучание и символичность. Очищенные от обыденной суетности живописные полотна Кадырова, при всей их этнической конкретике, начинают восприниматься как картины Священной истории. Поэтикой иносказания, пониманием бесконечности времени и пространства, изяществом рисунка и пленительным мерцанием света и цвета произведения мастера созвучны духу ориентализма. Ощущение его неповторимой ауры, пряности достигается передачей неуловимых, недосказанных впечатлений, текучим движением, чарующим музыкальным ритмом («Тайны сундука», «Танец гор»).
Рамин Нафиков (Казань), находящийся в постоянном развитии, синтезирует возможности западной системы изображения с призрачными, утонченными формами, изяществом и спиритуализмом искусства Востока. Полуабстрактная, полунаивная его живопись с изображениями детей, растений, их волшебной, полусказочной, фантастической среды, нацелена не на прямой взгляд, а на какое-то периферийное, масштабное разглядывание, рисующее мир вокруг нас, как некую пространственно-бесконечную сказку – фэнтези. Близки к Р. Нафикову в своей трактовке образов детей, как спонтанных импульсов мироздания, окружение которых само по себе несёт атмосферу раскованности и счастья Ф.Камалов («Девочка с белым бантом») и В. Анютин («Девочка, взбегающая по лестнице», «Мальчик», «Весна»).
На выставке представлены также художники – представители новых современных течений регионов. Этно-футуристические пассажи Праски Витти, где воочию изображены древние мотивы тенгрианства, узоры ткачества, национального костюма, архаического чувашского орнамента, вдруг трансформируются в пронзительные в своей неадекватности современной действительности броские и эпатирующие взор символы этно-футуризма. В форме неотвязных, навязчивых знаков, они вторгаются в современную действительность. Тяготеющий к Праски Витти марийский художник Измаил Ефимов также слит с орнаментальной символикой, философией легенд, традициями мифологического и языческого миропонимания народа мари, окружающего мира и космоса. Своеобразными импровизациями о мирострое являются его картины «Атрибут агрессии», «Композиция», триптих «Безмолвие». Внутренняя пружина художественной формы Ефимова, так же как и дробная, составленная из космологических элементов и глобальных орнаментальных форм композиции челнинца Х. Шарипова, несут в себе заряд напряжения родовой культуры. «Орнаментальная», «декоративно-узорчатая» и просто абстрактная изобразительная эта система – есть квинтэссенция архаических основ народного искусства, современной изобразительной утончённости, совершенства восприятия мира. Примечательно, что в абстрактной серии З. Миннахметова («Живём», «Хорошо», «Терпимо», «Плохо», «Помолимся»), те же орнаментальные мотивы несут уже некое современное содержание, создают символы-знаки героев новой эпохи.
Глобальным осмыслением эволюции человеческого духа, его совершенствованием в сопряжении с окружающей природой, выявляя любовь к последней как вселенский врождённый инстинкт, отличаются, напоминающие древние померкшие от времени ковры, картины Р. Гайсина. В миниатюрных и больших полотнах А. Егорова – через ритмические повторы, объемный и диффузный мазок, напоминающий гобеленов узел,- ошеломляющую голубизну доминирующего цвета рисуются пейзажи – музыкальные пьесы, как бы орошённые волжской водой, очищенные свежестью её пронзительных ветров. Возвышенной красотой, идеализацией отличается также «Старая Казань» А. Тимергалиной. Точка зрения сверху на пейзаж позволяет создать автору идиллическую панораму пропорциональной душе человека мирной, одноэтажной улицы города.
«Культурная память» - такой же источник творчества, как и реальное жизненное переживание. Диапазон выбора ничем не ограничен: русский реализм, который может пониматься и как копирование внешней формы, и как создание обобщённых образов современных исторических событий (В.Акимов «Золотой век», «Купальщицы»). И призрачные образы национального средневековья в скульптуре, выполненные в своеобразной импрессионистической манере (В.Абдуллина: «Танец», «Сююмбике», «Возрождение», «Невеста», «Борьба»). Экспрессивностью и предельной выразительностью отличается малая пластика А. Миннуллиной, несущая в резко скомканной форме неподатливого метала великую историческую драму прошлого («Сююмбике с сыном»). Внешней и внутренней раскованностью подкупает «Г. Тукай» А. Абдрашитова. Утонченную живопись на древних графических материалах (папирусе, бересте, пальмовых листьях) напоминают серии С. Гилязетдинова из Уфы, где на отлитой собственноручно бумаге (конгрев), автор воссоздаёт гулкий и прозрачный образ далёкой степи и её легендарных героев («Нефритовые кони», «Сон Чингиса», «Отражение Луны»), превращая когда-то бурно пережитые коллизии в чеканные узоры орнамента и мелодии «Древнего саза».
Национальная художественная галерея Филиал ГМИИ РТ
Казань, Кремль, Национальная художественная галерея «Хазинэ»,
3-й подъезд. Тел. 5678-80-43, 5678-80-58
И в завершение, с согласия автора, представляю вам поэму Розалины Гумеровны Шагеевой.
«Мольба цивилизации»
(мозаика)
«Старцы народа сидели на
Скейской возвышенной башне,
Старцы, уже не могучие в брани,
Но мужи совета,
Старцы, лишь только узрели
Идущую к башне Елену,
Тихие между собой говорили
Крылатые речи: «Нет,
осуждать невозможно, что Трои
сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды
Столь долгие терпят:
Истинно, вечным богиням
Она красотою подобна!
Но, и столь прекрасная,
Пусть возвратится в Элладу;
Пусть удалится от нас и от чад нам—Любезных
погибель!»
Гомер «Илиада»,
Песнь третья
I.
.
Демис Руссос поет...
Голос грека вьется
проволокой
чудною меандра,
нитью обжигающей вольфрама,
пересекая выси, нивы, храмы,
линии шоссе и авиатрасс...
И те холмы, где царствовал Пегас...
Вливаясь в города, дома и
небоскребы, в разноязыкий
гомон,
краски рас...
В один комок священный собирая
весь сущий мир от края и до края,
и музыки волшебный тонкий яд
торжественной волной перетекает по
проводам и глыбам государств...
- То — нить истории сквозь тысячи
вибраций,
в мильонах брызг живых ассоциаций,
в немыслимом и жарком хроматизме
несет молитву о пределе жизни,
песнь пепла,
Трои, самоотреченья,
мелодию добра,
самосожженья...
Невыразимое, нечеловеческое пенье
настигает и пронзает сердце,
словно ток высокого напряженья,
бикфордов шнур иль сжатая пружина,
натянутая тетива - коснись любая искра –
воспламенится, оборвется мир...
Будто это та тревожная большая жизнь,
которой мы живем,
сжалась до уровня луча голоса певца
и сфокусировалась
до -уровня его звенящей дрожи...
Встрепенувшись, оглядывается
глобальный мир,
запуганный собственной энергией и мощью,
осмелившийся, наряду с прекрасным,
бездумно и коварно создавать
проволоку смерти для искусства...
Вибрирует гимн-реквием и веет,
сливаясь с трепетом волны моей реки,
где у степей голодных суховеев —
сраженный, но не павший Сталинград
и матери погибший в небе брат!
И в парашютный шелк - от той войны подарок,
обернут будто голос,..
И парят!..
Орфея звук и дух войны, как глобус
Разросшийся,
как будто нитка бус,
от красоты и боли захлебнусь...
иль выплачусь, пока народ не видит!..
II.
В моей
деревне
желтый соловей
на дереве - певучий — вьется.
Ему, певцу фольклорному неймется, его знакомый, говорливый «монг»[1]
так сладкозвучно, безутешно льется —
как будто не было ни войн, ни катаклизмов-
И Соловей в плену все той же Розы –
Сливаясь с голосом эгейского певца...
...И вот два голоса е аранжировке жизни,
возвышенно и тонко пропустившей :
все блики человеческих страстей,
неведенье детей и стариков молитву,величье свадеб, говор деревень,
трудов и дней немолчную работу,
сменяющих ритмично - ночь на день,
воды - травы вечнозеленый пир,
в звучании весны и лета скрипки,
текут и обволакивают мир!..
Как два нелепых тонких механизма,
два совершенства, два анахронизма,
в холмов мельканьи,
таяни вершин, -
пророк иль дьявол, ангел или джин? -
как бег калама
в беспредельность жизни –
в величьи слов и торжестве чернил...
Два голоса взаимопроникая,
то плача, то светясь,
в один узор сливаясь,
отталкиваясь вдруг, затем —
взволнованно крылом пересекаясь...
Как две звенящие большие птицы,
искусно демонстрируя игру полета
и сверху снизошедшее искусство пенья...
И отчего у двух певцов —
в затменьи,
так схожих в этом самоуглубленьи,
творящих песнь, обматывая шар,
скорбь едина...
и одна печаль?!
Мольба цивилизации...
О песне, хлебе, красках, о живом,
о той земле, где дышим и живем,
где вымысел и скрип пера священны,
и бредит истиной и светом дух смущенный,
где изначально Слово, мысль - мираж,
где жизнь бесхитростна,
а символ - Хадж,
по-прежнему где верят в кущи рая,
и от любви мужчины умирают,
и всплеск весла все также подстрекает на странствие героя.
И реванш!..
III.
Я по гряде белополынной
всхожу к палатам Болгар
к Кул Гали[2] ... Передо мной - его нетленный лик,
покровом памяти наброшенный на камни,
и дух его, немеркнущий с годами,
и силуэт, заправленный в овал...
Его руке, протянутой к перу,
миролюбиво вторят из зеркал
волшебных, булгарских,
с крутыми облаками,
описанный Гомером дивный барс,
и золотой олень из строчек Илиады,
и льво-собака с грациозной лапой,
и рыбы в царственном раздумчивом извиве,
плывущие в волнах фантазии моих далеких предков -
их белые возвышенные души
в миру потустороннем...
Мир велик! Поэт мне молча открывает лист
своей поэмы о любви Зулейхи
к царственно-прекрасному Йусуфу...
...Всплеск искусно выееденных буке
с прожженными кусками,
доносят до меня предчувствия поэта-
нашествия гул
и новую Троаду!
IV.
Да, мой слепец был слишком зрячий,
вместо гекзаметра избравший
свой тюркский метр и ритм горячий
поволжских жарких Илиад —
и каждая его строка, летит как конь, прядая ухом,
предчувствуя кровавый ад...
В горячности далеких строк —
и назиданьи пылком мудром,
жить в мире и согласьи, вдруг,
я узнаю в тебе Гомера...
Поэт моей родной Идели...
Войну на стих переломив, вы сотворили оду миру...
V.
Над Болгаром заря восходит..
и по ступенькам тихо всходит
моей поэмы героиня –
то юная сестра моя
иль дочь прекраснее Елены...
В себя вбирая полногрудо
и ширь, и архитектуры чудо,
и ток воды большой, степенный,
и поле, полное цветов,
и воздух царственный, полынный...
Ее завороженный слух,
прикованный гирлянде звуков
настигнут пеньем невозможным.
Откинув стебельки волос,
цветущие глаза зажмурив,
она вбирает сквозь листву
бесперебойно звук летящий!..
Он разрастается, как миф,
над всей вселенской
вегетацией! –
И эту песнь мы назовем
мольбой цивилизации!.
О мире, песне, хлебе, о живом,
О том, как жить должны и как живем,
О будущности всех, тщете забвенья,
О вечности надежды продолженья!....
Как тихий хор любви
иль песнь Орфея,
раздумчиво несясь, благоговея,
над бронзовой землей, одеждой гор,
узором чистых трав, над бархатом озер,
от бревнышка к бревну, от трели к трели,
чтоб не забыть одно:
зачем, куда летели!..
О жизни и любви,
и каждый новый миг
высокий, тонкий звук царит, несет, творит,
да будешь ты Любовь!
да будешь ты гранит!
Прекрасный, дивный ритм,-
Рождает и хранит!...
О, муза, береги детей,
О, муза, береги поэтов,
Храни отцов и матерей,
Цари и пой над всем, как ветер!!!
И в такт молитве
материнской,
как старики на башне Скейской,
кивают каменные старцы
архитектуры древних Болгар
Шагеева Р.Г.
1985-2001г.г.
[1]1 «монг» - специфическая особенность татарского пения.
[2]2Кул Гали - булгарский поэт XIII века, автор поэмы «Йусуф и Зулейха».